Отправлено: 04.08.11 23:10. Заголовок: Многа букаф

Предлагаю делиться небольшими (или наоборот внушительными) рассказами (или отрывками), которые задели Вас за живое. Или, может, есть история, которая произошла с Вами или Вашими друзьями? Ещё лучше!

 Отправлено: 12.08.11 12:35. Заголовок: Художник -- тот, кто..

Художник -- тот, кто создает прекрасное.
Раскрыть людям себя и скрыть художника -- вот к чему стремится
искусство.
Критик -- это тот, кто способен в новой форме или новыми средствами
передать свое впечатление от прекрасного.
Высшая, как и низшая, форма критики -- один из видов автобиографии.
Те, кто в прекрасном находят дурное, -- люди испорченные, и притом
испорченность не делает их привлекательными. Это большой грех.
Те, кто способны узреть в прекрасном его высокий смысл, -- люди
культурные. Они не безнадежны.
Но избранник -- тот, кто в прекрасном видит лишь одно: Красоту.
Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные
или написанные плохо. Вот и все.
Ненависть девятнадцатого века к Реализму -- это ярость Калибана,
увидевшего себя в зеркале.
Ненависть девятнадцатого века к Романтизму -- это ярость Калибана, не
находящего в зеркале своего отражения.
Для художника нравственная жизнь человека -- лишь одна из тем его
творчества. Этика же искусствав совершенном при- менении несовершенных
средств.
Художник не стремится что-то доказывать. Доказать можно даже
неоспоримые истины.
Художник не моралист. Подобная склонность художника рождает
непростительную манерность стиля.
Не приписывайте художнику нездоровых тенденций: ему дозволено
изображать все.
Мысль и Слово для художника -- средства Искусства.
Порок и Добродетель -- материал для его творчества.
Если говорить о форме, -- прообразом всех искусств является искусство
музыканта. Если говорить о чувстве -- искусство актера.
Во всяком искусстве есть то, что лежит на поверхности, и символ.
Кто пытается проникнуть глубже поверхности, тот идет на риск.
И кто раскрывает символ, идет на риск.
В сущности, Искусство -- зеркало, отражающее того, кто в него
смотрится, а вовсе не жизнь.
Если произведение искусства вызывает споры, -- значит, в нем есть нечто
новое, сложное и значительное.
Пусть критики расходятся во мнениях, -- художник остается верен себе.
Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он
этим не восторгается. Тому же, кто создает бесполезное, единственным
оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению.
Всякое искусство совершенно бесполезно.

Оскар Уайльд

 Отправлено: 17.09.11 17:13. Заголовок: Есть люди — Библиоте..

Есть люди — Библиотеки.
У них всегда можно чему-то научиться, открыть для себя новые горизонты знаний, особенно, если запастись терпением и не лениться потратить много свободного времени.

Есть люди — Лабиринты.
Они непредсказуемы, никогда не угадаешь, что ждет за поворотом и в какие дебри заведут взаимоотношения, но чем сложнее загадка, тем интереснее процесс ее разгадывания.

Есть люди — Зеленые Долины.
С ними легко и безмятежно, с ними оставляешь в стороне все свои проблемы и тяготы, удается расслабиться и отдохнуть, хоть на минуту забыв о том, что за окном на самом деле дождь и слякоть, а в раковине немытая посуда.

Есть люди — Ветер.
Сегодня здесь, завтра там, ничего нет постоянного и устойчивого, увлечения сменяются одно другим, ни на чем долго не задерживаясь.

Есть люди — Фейерверки.
У них взрывной темперамент, и они дарят ощущение праздника, ощущение жизни на полную катушку, бесконечного карнавала, пока хватит сил. Будь счастлив, ведь время летит так быстро!

Есть люди — Цветы.
С ними надо быть очень осторожными, оберегать и защищать отнепогоды, ибо они хрупки и ранимы. Но в этой хрупкости и есть своя прелесть ипривлекательность - они позволяют о себе заботиться и чувствовать себя сильным..

Есть люди — Гранит.
С ними всегда можно быть уверенным, что ничего не случится и что всегда находишься под защитой. Есть на кого опереться и положиться в трудной ситуации.

Есть люди — Бездны.
Знаешь, что кончится плохо, но тянет, тянет заглянуть за край, коснуться рукой неизведанного...

А есть люди — Бриллианты.
Ты смотришь на него. И каждый раз открывается новая грань человека. И неважно отрицательные или положительные. Просто изучаешь и восхищаешься.

 Отправлено: 08.11.11 17:08. Заголовок: Девочка, хочешь кон..

Девочка, хочешь конфетку? - спросил у девочки Маньяк.
- Хочу, конечно - сказала Девочка. - Но не возьму. Потому что мама мне говорила не брать конфет у незнакомых дядь. Но если вы со мной познакомитесь - я, так и быть, возьму.
- Маньяк - представился Маньяк.
- Девочка - присела в реверансе Девочка. - Очень приятно. Давайте свою конфету.
- Вот. - Маньяк протянул кулечек с леденцами.
- Фи-и-и. - презрительно протянула Девочка. - БонПари? Вы, дяденька Маньяк, безденежный совсем?
- Я богатый. Я очень богатый. Хочешь мы пойдем ко мне и посмотрим мои богатства? - свистящим шепотом произнес Маньяк.
- Щас. Упала я. Какие у человека с БонПари в кармане могут быть богатства? Китайская Барби? Или у вас денег много?
- Много. Очень много денег. Пойдем покажу. Полный чемодан. – оскорбился Маньяк.
- В рублях, наверное? - съехидничала девочка. - А чего БонПари купил? Неохота было новый чемодан ради каких-то конфет открывать? Иди рассказывай кому-то еще про богатства свои. Богатей леденцовый. А ну-ка покажь - сколько денег в кармане?
- У меня с собой нету...- промямлил Маньяк. - У меня дома. И на карточке банковской. Хочешь карточку покажу?
- "Диалог-Оптим" небось? - не унималась девочка.
- Не помню я. Щас, - Маньяк достал карточку и с ужасом прочитал - "Диалог-Оптим"...
- Так я и думала. Неудивительно. Леденцы, видимо, в фойе банка бесплатно раздавали тем лузерам, что деньги туда положили?
- Я в магазине...
- А врать некрасиво, дяденька Маньяк. Денег у вас с собой нет, по карточке "Диалог-Оптим" никто вам ничего не продаст.
- Почему вдруг? - удивился Маньяк.
- Потому, что еще вчера Арбитражный суд России признал банк "Диалог-Оптим" банкротом, - торжествуя раздельно произнесла девочка, - мне папа рассказывал.
- Как? У меня же там... все там... Куда же я теперь? Как... - подкосились ноги у Маньяка.
Ему вдруг стало трудно дышать, в глазах потемнело.
Девочка еле ухватила Маньяка и тихо сказала:
-Ну не расстраивайтесь дяденька Маньяк! Всё наладиться! Хотите дам конфетку?..

 Отправлено: 04.01.12 19:20. Заголовок: Когда я была маленьк..

Когда я была маленькой, услышала фразу " с чистого листа "... Мне стало интересно. Я спросила у мамы, как это понять? Она взяла чистые листы бумаги, краски и кисть.. и говорит: - "Смотри.. на твоем примере расскажу. Девушка - это чистый лист. Парень - художник. Но и художники разные бывают.Любитель возьмет лист, начнет наносить один цвет, не промоет кисть, возьмет другой. Краски сольются, все будет серым, некрасивым.Он сомнет лист и выбросит, потом возьмет другой. И так несколько раз. А есть художники настоящие. Они неторопливо будут брать один цвет, и наносить его на лист. Дадут просохнуть. Нанесут другой. Радуга получится яркая, сочная. Она ему нравится. Он сохранит такой рисунок. Но опять же. Один художник купит дешевый альбом в ближайшем магазине. Другой будет искать холст качественный, может неделю ждать, месяц, может на другой край за ним поехать. Не торопись быть листом, будь дорогим холстом, не позволяй комкать себя, заливать серой краской, будь радугой - дождись художника..."

 Отправлено: 04.01.12 19:21. Заголовок: Шестилетняя финская ..

Шестилетняя финская девочка Хельга Хилтунен перед Рождеством написала Богу письмо с просьбой подарить ей 100 марок. В Финдляндии письма с неправильным адресом имеет право вскрывать только президент республики.Так письмо, адресованное «господину Богу» было прочитано Урхо Калева Кекконеном, успешно правившим страной с 1958 по 1982 год. Кекконен решил выполнить просьбу девочки, однако подумал, что такому маленькому ребенку достаточно и 50 марок. Он распорядился завезти ей деньги и письмо «от Бога» на своей машине. Вскоре в канцелярию вновь пришло письмо от Хельги. Она писала, что на остановившуюся возле её дома машину господина президента глазела вся улица. Девочка также просила Бога больше не передавать никому деньги через президента, потому что он украл половину.

 Отправлено: 29.01.12 23:59. Заголовок: Звонок раздался, ког..

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать.
Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея
Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по
привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё
двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один
попутал литературу с лигатурой.
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на
дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте
узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По
договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно... — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если
вам не понравится, то...
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас
устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.
В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти
двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его
уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор
лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как
опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите
переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить.
Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники —
вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё
достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век...
Как вы полагаете?
Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел.
Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных
заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим
переквалифицировались кто во что горазд.
Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом
прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла
жена, бросил и их.
Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть
ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный
сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича
мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь
книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты
коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый
месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.
В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых
любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не
мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги
стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно
стирал с корешков пыль.
«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович,
нервно расхаживая от стены к стене, — если он... Тогда, возможно,
удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить.
Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать!
Передать другим то, что знает, то, что у него есть.
Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот,
собственно... С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня
ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих.
В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет.
А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.

— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался
кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и
читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям.
Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие
тесты, квесты... — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно,
техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные.
Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких
энергий. А литература, история, география отошли на задний план.
Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.
— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила
электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал —
стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с
предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом
их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на
сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.
— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что
процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с
прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем,
что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний
мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что
страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому
обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей
Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать.
Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.
Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во
все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела...
— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил
Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у
состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У
меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, —
могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В
счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.
— Литература это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович,
расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот
самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот
послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить,
заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв,
Мандельштам, Высоцкий...
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.
День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в
которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё
времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным
учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал
удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не
чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и
познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.
Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся
в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал
внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный
Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А
тут даже не позвонил.
К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не
сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало
ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.
Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые
книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства
собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не
вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что
спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать,
извините, фамилию не знаю?
Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх
стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не
виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни
при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. —
Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с
этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет,
считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости
посмотри, об этом повсюду трубят.
Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на
четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой
попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети,
пролистал ленту новостей.
Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки
курсива под снимком расплывались перед глазами.
«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана
Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и
бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект
управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о
детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал
детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность
скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован....
Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова
понести... Специально созданный комитет постановил...».
Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню.
Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт
оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал
пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла.
Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились,
Андрей Петрович тяжело опустился на пол.
Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это
всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он
жил.
Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся.
Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита.
Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.
Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув
зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет
десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки,
спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От... От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем,
как он... как его...
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал,
затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. —
Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети

-ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Мело, мело по всей земле
Во все пределы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
Как летом роем мошкара
Летит на пламя,
Слетались хлопья со двора
К оконной раме.
Метель лепила на стекле
Кружки и стрелы.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На озаренный потолок
Ложились тени,
Скрещенья рук, скрещенья ног,
Судьбы скрещенья.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал.
И все терялось в снежной мгле
Седой и белой.
Свеча горела на столе,
Свеча горела.
На свечку дуло из угла,
И жар соблазна
Вздымал, как ангел, два крыла
Крестообразно.
Мело весь месяц в феврале,
И то и дело
Свеча горела на столе,
Свеча горела.